Санкт-Петербург
Адвокат на «зоне»
Рассказ адвоката-гея, который попал в тюрьму за связь с несовершеннолетним и потерял всё: успешный бизнес, политический капитал и многих из тех, кого считал друзьями. Он попросил не называть своей фамилии.
“
Олег — седовласый, интеллигентного вида мужчина. Его речь течёт как река, напоминая манерой дореволюционного профессора. Из под очков проницательный, слегка ироничный взгляд. Увлекаясь, он постукивает кулаком по столу так, что диктофон подпрыгивает. Снимает и снова надевает очки, трёт переносицу.
~
«Меня заперли. И ещё бандюков вызвали...»
«Меня заперли. И ещё бандюков вызвали...»
«О моей ориентации знали, конечно. Здесь город маленький, да и в Питере я не скрывал особо. У меня была своя адвокатская коллегия, бизнес. Не то, что какая-то супер фирма. Но года с 2010 – действительно был расцвет, много и дел было, много и планов было.
Гром грянул, когда я занялся политикой. Мы стали интересоваться, что у нас в городе происходит, ходить на всякие общественные слушания, задавать вопросы. Вникать, куда и как тратятся деньги из бюджета. Нас там не ждали. Кому-то мы мешали, видимо. Чего-то они испугались.
Мне председатель муниципалитета, а сейчас депутат Законодательного собрания, одно время говорил: «Уймись. А то смотри, чего найдут на тебя для посадки». В общем, предупреждал, и в конечном итоге – так оно и вышло. Мудро сказал один человек: если вы на свободе – это не ваша заслуга, а наша недоработка…
Я как к этому парню зашёл? В этом же доме, в этом же подъезде, где он, якобы, жил, у меня дочка снимала квартиру с детьми. И я думаю: зайду сначала к нему, он всё просил, а потом пойду к дочке. А меня там раз – заперли. И ещё бандюков вызвали, и всё остальное...
Потом накрыли эту банду, которая занималась шантажом геев, ловила на «наживку». У них была видеофиксация, чтобы потом шантажировать. Со мной у них это не вышло, но когда их позже накрыли, увидели там и мою запись. И во время предвыборной кампании использовали.
Несовершеннолетний показал: да, вот было. Действительно, было. Ему было пятнадцать лет и четыре месяца. Хотя мне он говорил, что ему уже есть шестнадцать. На суде не отрицал, что уже давно вёл половую жизнь и с женщинами, и с мужчинами. Но экспертизу в нужном месте сделали, и вот он согласно ей «неполовозрелый». Как следователь сказал – так и написали».
Гром грянул, когда я занялся политикой. Мы стали интересоваться, что у нас в городе происходит, ходить на всякие общественные слушания, задавать вопросы. Вникать, куда и как тратятся деньги из бюджета. Нас там не ждали. Кому-то мы мешали, видимо. Чего-то они испугались.
Мне председатель муниципалитета, а сейчас депутат Законодательного собрания, одно время говорил: «Уймись. А то смотри, чего найдут на тебя для посадки». В общем, предупреждал, и в конечном итоге – так оно и вышло. Мудро сказал один человек: если вы на свободе – это не ваша заслуга, а наша недоработка…
Я как к этому парню зашёл? В этом же доме, в этом же подъезде, где он, якобы, жил, у меня дочка снимала квартиру с детьми. И я думаю: зайду сначала к нему, он всё просил, а потом пойду к дочке. А меня там раз – заперли. И ещё бандюков вызвали, и всё остальное...
Потом накрыли эту банду, которая занималась шантажом геев, ловила на «наживку». У них была видеофиксация, чтобы потом шантажировать. Со мной у них это не вышло, но когда их позже накрыли, увидели там и мою запись. И во время предвыборной кампании использовали.
Несовершеннолетний показал: да, вот было. Действительно, было. Ему было пятнадцать лет и четыре месяца. Хотя мне он говорил, что ему уже есть шестнадцать. На суде не отрицал, что уже давно вёл половую жизнь и с женщинами, и с мужчинами. Но экспертизу в нужном месте сделали, и вот он согласно ей «неполовозрелый». Как следователь сказал – так и написали».
«Я попал в эти восемь месяцев действия закона»
«Есть такое понятие в праве как «мёртвая статья». Она есть, но её ни доказать, ни применить нельзя: изначально в законе были слова «половое созревание». А затем в срочном порядке, после опубликования статьи – уже через 8 месяцев – внесли изменения в Уголовный кодекс, когда поняли. Убрали половозрелость, оставили только «с лицом, не достигшим 16-летнего возраста», как сейчас. Я тот, кто попал в эти 8 месяцев – и, по идее, я вообще не должен был быть осуждён. И возраст согласия в России одно время был 14 лет, потом повысили до 16, но какое-то время дополнительно учитывали эту половую зрелость, так как если человек не болен, то он созревает раньше шестнадцати».
Арест и психиатрическое отделение
«Как меня арестовали? В шесть часов утра пришли домой, всё перевернули, какой-то ещё один диск с порнографией нашли из тысячи дисков и флешек – у меня много гостей бывало. С утра подняли, всё раскидывают, обыскивают. Увезли меня, уже в час или в два в ИВС привезли.
Говорят: есть экспертиза, что парень этот не достиг половой зрелости. Я специалист по гражданскому праву, а адвокат мне попался бестолковый. Такое ощущение, что он был на стороне следствия. Если честно, первое время, конечно, я был очень подавлен. Я не мог есть дня три-четыре...
Сначала меня привезли на Лебедевку (СИЗО-4), там получше условия. Следователи, наверное, думали, что я начну сотрудничать, закладывать всех, что только знаю и не знаю – буду говорить. Никогда и нигде никого не оговаривал. Поэтому решили перевести в Кресты (СИЗО-1), там хреновей, чем в Лебедевке. Горячей воды нету и всё остальное.
В Крестах меня на какое-то время поместили в психиатрическое отделение. В конечном счете я был даже рад. Мне под шестьдесят,
я уже не мучился. Тут я, наконец, смог подумать, почитать книги. Я взялся за логику, за теорию государства. Психиатр один любил со мной беседовать о том, о сём, ему же скучно. В шахматы играли. Знаешь, я даже понял там, что с психическими больными иногда лучше, чем со здоровыми.
Почему туда поместили? Думаю, выборы прошли, они решили свою задачу. Хотели какой-то компромисс, признать невменяемым, спустить на тормоза. Нужен я им в тюрьме на старости лет? Но, что-то не срослось».
Говорят: есть экспертиза, что парень этот не достиг половой зрелости. Я специалист по гражданскому праву, а адвокат мне попался бестолковый. Такое ощущение, что он был на стороне следствия. Если честно, первое время, конечно, я был очень подавлен. Я не мог есть дня три-четыре...
Сначала меня привезли на Лебедевку (СИЗО-4), там получше условия. Следователи, наверное, думали, что я начну сотрудничать, закладывать всех, что только знаю и не знаю – буду говорить. Никогда и нигде никого не оговаривал. Поэтому решили перевести в Кресты (СИЗО-1), там хреновей, чем в Лебедевке. Горячей воды нету и всё остальное.
В Крестах меня на какое-то время поместили в психиатрическое отделение. В конечном счете я был даже рад. Мне под шестьдесят,
я уже не мучился. Тут я, наконец, смог подумать, почитать книги. Я взялся за логику, за теорию государства. Психиатр один любил со мной беседовать о том, о сём, ему же скучно. В шахматы играли. Знаешь, я даже понял там, что с психическими больными иногда лучше, чем со здоровыми.
Почему туда поместили? Думаю, выборы прошли, они решили свою задачу. Хотели какой-то компромисс, признать невменяемым, спустить на тормоза. Нужен я им в тюрьме на старости лет? Но, что-то не срослось».
«Меня поддерживали геи, общественники и семья»
«Меня поддерживали однопартийцы – очень порядочные люди оказались. Делали, что могли, навещали. Леонид Агафонов из ОНК подсказал мне, что, чего, как – это очень помогло. Вот три-четыре минуты, но, ты знаешь... Это были самые тонкие, точные рекомендации, которые нужны были мне в этот момент.
Кроме того у меня очень много друзей-геев, очень много. И они мне тоже, конечно, помогали. Такую общность ощутил. И самое главное – это, конечно, мои дочки. Не друзья. «Друзей» не осталось практически, многих как ветром «сдуло». В этом есть свои плюсы. Знаешь, сколько шлака ушло.
А вот моя семья, родня – не сомневались во мне, поддерживали. Была ещё одна старушка, я её считал второй матерью, так как мамы рано лишился. Сначала она мне помогала, потом я ей помогал. Когда всё случилось, она меня поддерживала и ждала, пока я вернусь. Освободился, и она говорит: «Дождалась, теперь могу и помереть спокойно». Спустя две недели я её похоронил».
Кроме того у меня очень много друзей-геев, очень много. И они мне тоже, конечно, помогали. Такую общность ощутил. И самое главное – это, конечно, мои дочки. Не друзья. «Друзей» не осталось практически, многих как ветром «сдуло». В этом есть свои плюсы. Знаешь, сколько шлака ушло.
А вот моя семья, родня – не сомневались во мне, поддерживали. Была ещё одна старушка, я её считал второй матерью, так как мамы рано лишился. Сначала она мне помогала, потом я ей помогал. Когда всё случилось, она меня поддерживала и ждала, пока я вернусь. Освободился, и она говорит: «Дождалась, теперь могу и помереть спокойно». Спустя две недели я её похоронил».
Из кандидатов в зэки: наручники и политика
«Я зарегистрировался как кандидат в депутаты, и через три недели на меня надели наручники. Окольцевали, надели скрепы, так сказать. И на партию полился вал грязи, дескать, «партия педофилов». Ко мне это не имеет никакого отношения, но все СМИ называют педофилом. Педофилия – медицинский диагноз, влечение к детям до начала полового созревания, то есть до 10-12 лет. Мне же нравились мужчины, иногда юноши, но никак не дети. Только умные, из следственного органа, говорят аккуратно: «совершил акт мужеложства с несовершеннолетним».
Как переносил этап? А я один большую часть ехал. Ко мне там подсадили несколько раз кого-то... Но когда узнали, что я – адвокат, никого не сажали рядом. Я же всех научу жалобы писать, о правах расскажу. А руководство этого не любит.
Как относились? У меня был до посадки статус адвоката, поэтому ко мне относились неплохо. Один раз хотели в какую-то палату поселить, где эти, обиженные. Там на меня один набросился. Это было уже в тюремной больнице им. Гааза. И меня сразу в другую палату перевели – от греха подальше. И, как ни странно, даже под опеку взяли, как-то защищали. Честно скажу: нет, ничего такого со мной не было из-за статьи...
Единственное, уже на зоне, я занимался уборкой, помещения драил там, иногда и туалеты. А куда меня, на производство поставить? Я там и двух дней не прожил бы в таком ритме – возраст уже предпенсионный. Им это тоже не надо, отряд образцовый.
В колонии для бывших сотрудников ФСИН и УМВД, где я отбывал наказание, всё как-то нивелируется. Есть ли там обиженные? Не знаю, как на обычных зонах, но когда мне кто-то пытался что-то предъявить в отряде, старший карантина меня выслушал: как задержали, как и что случилось, и сказал: «Так, мужики. Он не опущенный, не обиженный, никто ничего ему не сделает. Всё остальное – ерунда».
Но кто-то всё равно смотрел косо... Пару раз несколько человек, молодняк, в основном, пытались на меня наехать. Я ещё слышу не очень хорошо. На перекличке несколько раз толкали. Я одному обидчику говорю: «Да пошел ты к чёрту, я адвокат, на тебя такую жалобу, телегу
настрочу, что ты своего досрочного не увидишь еще лет десять».
Я понял, что многие из них трусы, эти бывшие бсники (бывшие сотрудники). И порядок зиждется там не на том, кто кого «придавит», а на страхе, что не будет досрочного освобождения».
Как относились? У меня был до посадки статус адвоката, поэтому ко мне относились неплохо. Один раз хотели в какую-то палату поселить, где эти, обиженные. Там на меня один набросился. Это было уже в тюремной больнице им. Гааза. И меня сразу в другую палату перевели – от греха подальше. И, как ни странно, даже под опеку взяли, как-то защищали. Честно скажу: нет, ничего такого со мной не было из-за статьи...
Единственное, уже на зоне, я занимался уборкой, помещения драил там, иногда и туалеты. А куда меня, на производство поставить? Я там и двух дней не прожил бы в таком ритме – возраст уже предпенсионный. Им это тоже не надо, отряд образцовый.
В колонии для бывших сотрудников ФСИН и УМВД, где я отбывал наказание, всё как-то нивелируется. Есть ли там обиженные? Не знаю, как на обычных зонах, но когда мне кто-то пытался что-то предъявить в отряде, старший карантина меня выслушал: как задержали, как и что случилось, и сказал: «Так, мужики. Он не опущенный, не обиженный, никто ничего ему не сделает. Всё остальное – ерунда».
Но кто-то всё равно смотрел косо... Пару раз несколько человек, молодняк, в основном, пытались на меня наехать. Я ещё слышу не очень хорошо. На перекличке несколько раз толкали. Я одному обидчику говорю: «Да пошел ты к чёрту, я адвокат, на тебя такую жалобу, телегу
настрочу, что ты своего досрочного не увидишь еще лет десять».
Я понял, что многие из них трусы, эти бывшие бсники (бывшие сотрудники). И порядок зиждется там не на том, кто кого «придавит», а на страхе, что не будет досрочного освобождения».
Письмо от гея и вопросы фсиновцев
«Слышал ли об однополых отношениях в колонии? Конечно, всё в этом мире бывает, и там это было. Но всё это было скрытно. Общались люди, но втихую.
Ещё случай интересный был. Видишь, иконки на кухне висят? Это у меня жил один парень-гей, думал из него юриста сделать. Так этот Юра меня ещё и чуть не подставил. Прислал мне письмо в колонию, как у него не сложилась личная жизнь.
Особая часть прочитала, и старший дневальный об этом узнал: «Так тебе геи еще пишут?». А я говорю: «Да, я этим людям помогал, помогаю и буду помогать, потому что я всегда на стороне обиженных» (смеётся).
Как-то у одного гомофобного парня желудок прихватило, а он знал, что у меня есть порошки, что я в медицине смыслю. Я ему и высказал: «Ну что, как здоров был — бычил на меня, а как расстройство желудка, так за порошком бежишь, и не важно, что доктор – гей?».
Ещё хочу сказать, возвращаясь к законодательству. У нас изначально заложена дискриминация по сексуальной ориентации. Это беда просто. Видно из самого Уголовного кодекса, что к этим вещам, если сравнить, к однополым, там все время хуже отношение. Если за гетеросексуальные отношения предусмотрен условный срок, или человек вовсе избегает ответственности, например, женившись, то за однополые отношения – санкции жёстче, обвиняемый получает реальный срок. Также такая статья как «пропаганда» в Административном кодексе есть только для ЛГБТ.
Выходит, нет равенства перед законом, как написано в Конституции. Не всё можно сразу изменить. Но просвещать, говорить мы можем. Более того, я считаю, мы должны говорить».
Ещё случай интересный был. Видишь, иконки на кухне висят? Это у меня жил один парень-гей, думал из него юриста сделать. Так этот Юра меня ещё и чуть не подставил. Прислал мне письмо в колонию, как у него не сложилась личная жизнь.
Особая часть прочитала, и старший дневальный об этом узнал: «Так тебе геи еще пишут?». А я говорю: «Да, я этим людям помогал, помогаю и буду помогать, потому что я всегда на стороне обиженных» (смеётся).
Как-то у одного гомофобного парня желудок прихватило, а он знал, что у меня есть порошки, что я в медицине смыслю. Я ему и высказал: «Ну что, как здоров был — бычил на меня, а как расстройство желудка, так за порошком бежишь, и не важно, что доктор – гей?».
Ещё хочу сказать, возвращаясь к законодательству. У нас изначально заложена дискриминация по сексуальной ориентации. Это беда просто. Видно из самого Уголовного кодекса, что к этим вещам, если сравнить, к однополым, там все время хуже отношение. Если за гетеросексуальные отношения предусмотрен условный срок, или человек вовсе избегает ответственности, например, женившись, то за однополые отношения – санкции жёстче, обвиняемый получает реальный срок. Также такая статья как «пропаганда» в Административном кодексе есть только для ЛГБТ.
Выходит, нет равенства перед законом, как написано в Конституции. Не всё можно сразу изменить. Но просвещать, говорить мы можем. Более того, я считаю, мы должны говорить».
