Закрытость, годами формировавшиеся кастовые традиции и нечувствительность к переменам российской уголовно-исполнительной системы — основная причина того, что в колониях и изоляторах безнаказанно принуждают к сексу заключенных и снимают это на видео/фото. Нужно сказать, средства связи в учреждениях ФСИН запрещены, так почему заключенные все-таки имеют возможность пользоваться телефонами?

Первая причина — сотрудники плохо выполняют свои обязанности по изъятию запрещенных предметов, в том числе телефонов.

Вторая — сотрудники ФСИН знают, у кого есть мобильники, но лояльно к этому относятся, так как речь идет о заключенных, которые сотрудничают с администрацией.
Здесь вопрос в том, что используя эти телефоны ведут съемку, возможно, в учреждениях ФСИН, а потом еще и «сливают» или продают этот контент.

Есть вероятность, что сотрудники сами в этот процесс вовлечены, неважно как, они могут не продавать контент но, например, проносить телефоны за вознаграждение.

Люди, находящиеся в колониях, могут выходить в Интернет, снимать ролики, продавать их или выкладывать в сеть. В какое время могут писать заключенные? Обычно они появляются в Сети, когда у администрации заканчивается рабочий день: вечером, ночью или рано утром. Можно определить, что человек действительно имеет отношение к местам лишения свободы по речи: например, он общается на сленге и ориентируется в тюремных терминах. Сейчас «феня» практически не используется, но лагерный жаргон все-таки есть.

Возможно, человек который генерирует/рассылает эти объявления, действительно имеет тюремный опыт или сейчас находится в колонии или СИЗО. Фотографии сделаны в зоне, но, скорее всего, к продавцу они никакого отношения не имеют.

То, что они общаются шаблонами, говорит о профессиональном подходе, это признак уже отработанной технологии, оптимизации процесса, чтобы сократить время на одного клиента. И, в результате, как можно больше продать и получить деньги. Зачем им каждый раз думать над диалогом, когда есть наработанные образцы?

Изначально у нас не было уверенности в том, что ролики, которые прислали Виталию, действительно сняты в местах лишения свободы. Но, когда мы услышали рассказ, предположили, что через социальные сети продают в том числе реальное порно, снятое в закрытых учреждениях, и это явление может носить системный характер. Такие нарушения вполне встраиваются в общую картину российской исполнительной системы с ее кастовостью и закрытостью.

Где бы люди не оказались: в армии, монастыре, сексуальное влечение никто не отменял. Тут пересекаются социальные и сексуальные процессы и имеют такую выраженность. Для того, чтобы начать работать с какой-то проблемой, ее нужно признать. Это и на уровне одного человека, который не признает свои фобии, страхи и травмы. И мы никуда не двинемся, пока человек не признает. Так и с государством. Пока государство не скажет, да, с этим есть проблемы и давайте что-то делать, ничего не изменится.

В зоне все процессы заострены. Если в обществе человека не уважают как личность, его жизнь и здоровье не ценится, то от мест лишения свободы чего-то другого ждать не приходится. Нам кажется, что это ужасно. Но если мы посмотрим, как у нас в больницах относятся к пенсионерам, детям и матерям. Или когда женщина, пострадавшая от домашнего насилия приходит в полицию и ей говорят: убьют, тогда и приходите. Это даже не утрированно, это реальные ответы.

На зоне неуважение к человеку и его правам просто концентрированно. Там нет ничего такого, чтобы было бы не распространено в нашем обществе. С сексуальным насилием в России сталкиваются и женщины, и дети, и мужчины на воле.

Есть вредный укоренившийся миф, что если человек гей или бисексуал, то он, якобы, хочет секса со всеми мужчинами. А ведь это далеко не так. Как и у гетеросексуальных людей, у ЛГБТ есть избирательность. Далеко не каждый партнёр вызывает романтические чувства, симпатию и сексуальное влечение.

Но «на зоне», если ты находишься на дне тюремной иерархии, в категории «обиженных» (куда, как правило, автоматически попадают открытые геи, бисексуалы, трансгендерные люди), то у тебя практически нет выбора. Принуждение к сексу — здесь не уголовное преступление, а обычное дело, каждодневная реальность. Мы видим в тюремных порно-роликах, что человек в принимающей роли — почти всегда воспринимается как объект, а не как субъект отношений.

Достаточно посмотреть на названия роликов на скриншотах: «Рабочее очко», «Дырявый рот», «Кавказский петух», «Вафлёр», «Петух Федя обслуживает», «Е#@ петуха в душевой», «Рабочий петушок», «Долбит петуха», «Петушатня на складе», «Отымел петуха прямо на шконке». Это уже как бы и не человек, а либо принимающий орган «очко», «рот», либо нечто презренное: «петух», «вафлёр» и т. д., в лучшем случае «обслуживающий персонал». Понятно становится, почему ни на одном видео мы не видим, чтобы у человека спрашивали согласие на съемку и выкладывание откровенных материалов в Интернет.

Зато видим, что иногда сами «обиженные» усваивают этот статус-кво, здесь можно говорить о своего рода «стокгольмском синдроме». Например, «Я шлюха пидр и мне это нравится» — название одного из фотоальбомов в группе «Тюремные петухи».

Помимо сугубо сексуального аспекта, бросаются в глаза отношения власти — подчинения, самоутверждения активного партнёра за счёт унижения пассивного. Если выйти за рамки тюремной системы, то можно заметить, что этот дискурс нередко используется в российской жизни. «Нагнём Америку», «пусть сосут», «можем повторить» (картинка, где человечек с головой в виде звезды «нагибает» человечка с головой в виде свастики) и др. Понятно, что это отношение во многом переносится и на ЛГБТ-людей, порождая агрессию в их адрес, а то и преступления ненависти.

Мы говорили об этом и в других расследованиях, весь комплекс проблем, нарушений прав человека связан с особенностями российской уголовно-исполнительной системы, которые достались в наследство от ГУЛАГа.

Поэтому можно предполагать, такие ролики могут появиться в любой стране, которая раньше находилась в составе Советского Союза, кроме стран Балтии — там уже давно другая система. В европейских странах тюремное население значительно меньше, совершенно другой подход, другое количество учреждений и сотрудников.

Если заключенный занимается сексом не добровольно, это не просто нарушение прав человека, а преступление, которое должно быть расследовано, виновные должны понести наказание.

«Обиженного» принуждают к сексу и участию в порно-видео, потом выкладывают и продают этот контент за деньги. Если речь идет о систематическом сексуальном насилии, то это пытки, зафиксированные и проданные, за которые продавцы этого контента получают деньги. Причем продают этот контент не обязательно те, кто снимал — они могут поделиться этими кадрами, чтобы похвастаться, показать свое привилегированное положение в зоне.

Что делать? Уголовно-исполнительная система сама по себе меняться не будет, она устраивает всех: прокуратуру, полицию, судебную систему, следственный комитет, ФСИН, всех, даже самих заключенных. В этой системе есть «обиженные», которых можно использовать на самой грязной работе, насиловать, снимать...