В знаменитое СИЗО номер 5, так называемый изолятор «Арсеналка», единственный женский изолятор Петербурга, Яна попала беременной, 23 недели. Первое, что сделали оперативные сотрудницы, — начали уговаривать пойти на аборт.

— Когда я поступила в изолятор, срок беременности был 23 недели. Я сказала, что беременна. Они сразу же спросили: «С чего ты взяла? У тебя карта беременной есть?». Я говорю: «Есть, но дома». «Все вы так говорите». Короче, потом принесли мне тест, пописала на него, он показал, что я беременна, две полоски.

Когда меня только привезли в транзитную камеру, «собачники» (оперативные сотрудники, в данном случае сотрудницы, которые обыскивают заключенную при поступлении в СИЗО), обыскали и начали уговаривать сделать аборт.

— То есть аборт — это жалость к ребенку?

— Для них — да… Но я считаю: слава Богу, что меня «закрыли», потому что я перестала употреблять, и мой ребёнок родился не с абстинентным синдромом… Я даже благодарна, потому что, если бы меня не «закрыли», мне кажется, у меня и Насти бы не было…

Яну поместили в камеру для беременных, там кроме нее находились еще три заключенные. Женщины, которые ждут ребенка, должны быть обеспечены дополнительным питанием. Яна начала получать его через 2-3 недели. Но, как говорит сама героиня, по меркам российских изоляторов это достаточно быстро.

— Тебя наблюдали как беременную? Мы часто сталкивались с тем, что не было сопровождения беременности: отсутствовал осмотр гинеколога, не делали УЗИ…

— Меня гинеколог посмотрел. Хотелось бы гадостей наговорить про эту «Арсеналку», но тут они поступили по-людски. И гинеколог, и УЗИ — все это было. Вообще, атмосфера нормальная. Я сидела в одной камере с Беллой, Ниной и еще кто-то был — не помню уже. Всего нас было четверо.

Была женщина, которая постоянно рожает: ее отпускают — она обратно заезжает… Ее только по 82 статье отпустили — она вышла, ребенка отдала в детский дом и обратно заехала… Там у нас у кого-то было четверо детей, но ее, вроде, на этап отправили беременную…

— Пришел срок рожать. Начались схватки. Сначала медик пришла: «Сама-то ты как думаешь, через сколько?». Я говорю: «Ну, не знаю». Замерила она у меня схватки, вызвала бригаду, в 16-ю (больницу в Купчино — ред.) повезли.

— Как вы ехали?

— Мы со шлюза (пространство, которое разделяет здание тюрьмы и улицу. Бывает для пешеходов и для автомобилей. Сначала автомобиль или человек попадают в ШЛЮЗ, дверь выезда из СИЗО закрывается, после этого проверяют документы и проводят досмотр транспорта, и только потом открывают дверь или ворота на улицу) очень долго выезжали. Со мной на скорой ехала женщина и двое мужчин (конвой — ред.), машина ещё сзади. Я ехала как опасная (рецидивист — ред.).

— В больнице наручники надевали?

— Нет. Привезли в специальную комнату для нас (отдельную палату для прибывших из СИЗО — ред). Я поняла, что это комната для арестанток, потому что услышала, как один конвоир другому говорит: «Как обычно?», и какую-то фигню натянули на окне. А, кстати, знаете, привезли меня туда, фотографируют и говорят: «улыбнитесь». А мне не до того совсем. У тебя схватки, а тут — «улыбнитесь»... Конвоиры следили за мной, потом акушерка попросила мужчину-конвоира выйти.

Только родила — ребенка унесли. Я говорю: «Покажите», а они: «Сейчас помоем». Вес сказали. Показали и унесли. Она маленькая была, кило двадцать… Ее положили, как я поняла, под «колпак» (в барокамеру — ред.). Наручниками не приковывали, пока я не родила.

Как только родила, лед приложили, сразу хрясь! — наручники. Я часа за два родила. И поехала обратно в СИЗО, наверно часов через 4-5 уже была в изоляторе, хотя должна была остаться в роддоме. Три дня положено. Просто конвой не хочет (работать посменно — ред.)…

В СИЗО маленькая дочка Яны получила сильные ожоги. Общая статистика детского травматизма в местах принудительного содержания неизвестна, выплывают в основном только те случаи, когда ребенок погибает... Сколько на самом деле малышей получили травмы в СИЗО и колониях — такой информации нет.

— Как вспомнила — аж мурашки побежали… Сокамерница поставила чайник, я кормила ребенка. Когда покормила Настю, сняла ее со стульчика, развернулась. Слышу щелчок чайника и дикий крик. У меня ребенок стоит, орет... И я начала орать.

И спасибо, что оказалась там Настя, сокамерница, девочка беременная, рыжая такая, высокая. Она спросила: «Что ты орешь?». Пока я приходила в себя, она Настю быстро схватила, сняла с нее одежду, отнесла в ванную и поставила под струю холодной воды. Слава Богу, что на ребенке был памперс.

Врачи быстро пришли. Они бинт на нее наложили. Приехала скорая, уколола ребенка. Мне сказали: «Собирай». Мы быстренько собрали вещи, и вот ее увезли в ожоговое отделение.

Девочка получила серьезные ожоги тела, лица, рук, ее доставили в реанимацию.

— В больнице Настя пробыла очень долго, дольше, чем положено. А почему она пробыла там дольше? Наш следственный изолятор не выделял транспортное средство...

— Как в этой ситуации действовали сотрудники СИЗО?

— Они прибежали, стали опрашивать, взяли объяснения с меня, с сокамерницы. Та все повторяла: «Я не специально, я не специально...». А накануне утром был с ней конфликт. Мы обычно, когда один ребенок спит, выходим, чтобы дать ему поспать. А моя соседка этого не делала, и вот у нас с ней конфликт произошел, а днем — вот такая ситуация… Я ее не виню (сейчас), но на тот момент я была готова задушить ее, порвать. Сотрудники оформили это как несчастный случай.

— Ну пойми, для безопасности детей администрация должна что-то предпринимать. Например, поднять розетки. Любой ребенок мог до них дотянуться.

— Да. Это потом, когда у меня дочка обожглась, из больницы выписывали, пришли хозбыки (осужденные, которые работают в «хозотряде» — ред.) и подняли розетку. То есть сразу, когда ребенок ошпарился, они не отреагировали…

— В холодное время года, если ты на прогулку выйдешь, ребенка оденешь — он уже весь вспотеет. Даже у нас был стационарный телефон, мы могли позвонить в дежурную часть, попросить: «Выведите на прогулку». А бывало, что они говорят: «Кто-то на территорию зашел, ждите». И мы, бывало, ждали и по сорок минут, и по часу. Психовали, детей раздевали: « Все, нагулялись!». Либо ты выйдешь, но хрен зайдешь. Там это практикуется: сначала тебе не выйти, а потом не вернуться.

— В изоляторе была детская площадка: качели, карусели?

— Детская площадка: горочка, труба... Я помню, в 2005 году, когда заехали, там вообще не было никакой детской площадки…

— А как памперсы?

— Вот когда Сашуня (Александра — героиня первой части проекта о тюремных родах «В кормлении грудью отказать» ) освободилась, у нас какая-то разруха началась. «Пишите заявление» — говорили нам, когда кончались памперсы. Мы пишем заявление, а нам не выдают…

— А когда тебя освободили, тебе что-нибудь с собой дали? Деньги какие-нибудь?

— Когда освобождалась, пришла просить деньги, чтобы хоть на дорогу до дома дали, а мне в кассе говорят: «У тебя же есть наличка». «Ну и что, — говорю. — У меня ж ребенок на руках». Еще я взяла одежду, несколько баночек детского питания, два сока и упаковку памперсов.

— И куда ты пошла?

— Я встретила подружку, она приехала меня встречать с моей старшей дочкой. На самом деле, я должна была ехать с ребенком в Кронштадт в реабилитационный кризисный центр. Меня там уже ждали. Вместо этого прожила пять дней у подруги. Потом за мной приехала сестра.

Я когда без наркотиков — настоящая, а когда наркотики начинают появляться в моей жизни — мне ничего не надо…

— Ну, я это понимаю… Мы считаем, что нужно реабилитировать тех, кто хочет избавиться от наркозависимости, а никто этим не занимается.


P.S. Мы хотели встретиться с Яной еще раз, но узнали, что наша подопечная обвиняется в краже, на суд не явилась, где она сейчас — неизвестно. Статус в социальной сети: «Мои дочки — самое главное и ценное в моей жизни!»...

Ещё одна проблема — тюремная медицина, а точнее ее отсутствие, не щадит маленьких узников. Одна из арестованных женщин, Женя, попала в следственный изолятор, будучи беременной. Родила в заключении. Летом 2015 года ее на контроль взял общественный наблюдатель Леонид Агафонов. Во время визита в СИЗО он обратил внимание, что на голове у малышки опухоль, и она очень плохо держит голову.

«Маленькая Ульяна за четыре месяца так и не получила консультацию онколога и нейрохирурга; ее мама, подавшая на УДО, так и не получила ни характеристик, ни справок о состоянии здоровья ребенка от руководства СИЗО-5 и была вынуждена отозвать ходатайство, так как поездки в суд с ребенком выматывают, а заседания переносили в связи с отсутствием справок. Это один лишь эпизод из числа «благ», приобретаемых женщинами с рождением детей в тюрьме....

Сколько трудов стоило добиться визита врача для осмотра девочки! Больше четырех месяцев бесконечных обращений в разные инстанции, просьбы помочь московских коллег. Дошли до заместителя начальника медицинского управления ФСИН России. Трудно представить, как трагично могла закончиться эта история, если бы опухоль была злокачественной. К счастью, хирург, который осмотрел Ульяну, выяснил — опухоль (миома) доброкачественная и жизни юной пациентки не угрожает.

Эта история произошла во второй столице, в Санкт-Петербурге, где есть и инфраструктура, и кадры. Что уж говорить про регионы… Большинство таких историй не выходят за пределы мест принудительного содержания. Результат — поздняя диагностика, несвоевременное лечение, что приводит к необратимому ущербу здоровья ребенка.

Чтобы изменить ситуацию, следует прислушаться к общим рекомендациям для «системы»: надо сокращать тюремное население и сокращать число женщин с детьми в тюрьмах, оставлять только тех, кто представляет опасность для общества. А для этого нужно изменить «ГУЛАГовскую» систему».

«Полтора года назад мне позвонила мама девушки, которая находилась вместе с ребенком в Нижегородской колонии. Срок был не очень большой, ее посадили вместе с мужем.

Проблема состояла в том, что малыша госпитализировали, мама осталась в колонии, а родственникам не сообщали о местонахождении и состоянии малыша.

Мама осужденной позвонила в панике: не было информации о внучке, ребенка забрали непонятно куда, малышке было всего несколько месяцев. Женщина беспокоилась, что ребенка отнимут и отправят в детский дом. Я порекомендовал оформить доверенность на бабушку по уходу за ребенком в больнице.

Сейчас в некоторых колониях России проводят эксперимент: мамы живут вместе с малышами, но, во-первых, речь идет всего о незначительном количестве заключенных, а во-вторых, тюремная администрация может эксперимент прекратить в любой момент. Например, если заключенная не согласится сотрудничать с администрацией».

В марте в Нижегородской женской колонии от асфиксии умер 3-месячный мальчик, он задохнулся во время кормления .

В ноябре в детском доме при женской колонии Челябинской области погиб 3-месячный малыш, причиной стало острое вирусное заболевание. Всего из учреждения госпитализировали 8 детей.

Об этом узнали только после того, как информация появилась на сайте следственного комитета. Но будет ли кто-то наказан — остается вопросом. Расследования и разбирательства дел о халатности могут идти очень долго.

ФСИН считает, что причина кроется не в недостатках уголовно-исполнительной системы. Оказывается, виноваты во всем наблюдатели, которые выявляют нарушения.

В нашем распоряжении оказались два уникальных документа. Первый — ответ на обращение о том, что женщин, вопреки стандартам, увозят на зону в первые часы после родов, от УФСИН России (Управление по г. Санкт-Петербургу, ответил начальник И.В.Потапенко). Второй — ответ от Комитета по здравоохранению Санкт-Петербурга.